Тем утром Линдси внесла на серебряном подносе чашечку напитка и блюдце с маковой булочкой, поставила на столик у кровати госпожи.

– Чего-нибудь еще угодно миледи?

– Нет, благодарю вас.

Мира потянулась к подносу, предвкушая заветные минуты удовольствия, а Линдси развернулась, чтобы уйти – как-то нервно, неловко – и смахнула чашечку на пол. Дзинь! Фарфор зазвенел, Мира вскрикнула от неожиданности.

– Ай!

Линдси ахнула, сию же минуту упала на колени и принялась быстро собирать осколки. Не поднимая глаз, заговорила:

– Простите, миледи! Умоляю, не серчайте!

Мира сухо ответила:

– Не стоит беспокойства.

Служанка повторила, пряча взгляд:

– Простите, ваше высочество… Я такая дуреха…

Тон ее показался Мире странным – сдавленным, что ли, смятым.

– Линдси, посмотрите на меня. Вы что же, плачете?

– Нет, миледи, ну что вы, миледи… – промямлила служанка.

Отлично, – подумала Мира, – просто прелестно! Меня содержат в плену и используют для шантажа, меня стерегут отпетые убийцы… и я еще должна утешать горничную из-за разбитой чашки! Ситуация выглядела до того абсурдной, что девушка усмехнулась. Спрыгнула на пол, присела возле Линдси.

– Позвольте, я помогу.

Горничная пришла в подлинный ужас, даже плакать забыла:

– Помилуйте, миледи! Нет, не нужно, этого нельзя!..

– Отчего нет? Мне все равно нечем заняться, а у вас пальцы дрожат – того и гляди, порежетесь.

– Нет, миледи, я все сделаю!

Линдси схватила осколок и тут же порезала палец.

– Бросьте, – строго сказала Мира. – Бросьте все это, я говорю!

Служанка послушалась.

– Посмотрите на меня, – Мира взяла ее за плечи. – Отчего вы так изводитесь? Чашку вычтут из вашего жалованья? Неужели она очень дорога?..

– Нет, миледи, вовсе не в этом… Причем тут…

– Так отчего же?

– Мне жаль… что вы… что я вас разочаровала.

– Какая нелепица!.. – воскликнула Мира, хотя, по правде, была расстроена, лишившись единственной за день радости. – Кофе – мелочь. Могло быть и хуже.

– Да?..

– Конечно. Стоит ли переживать по пустякам! Вот если бы, скажем, я попросила чаю, вы принесли полный чайник кипятка и опрокинули прямо мне в постель – это да, было бы немного конфузно.

– Ох, миледи!..

– Или, допустим, вы помогали бы мне одеваться и так затянули корсет, что я посинела бы лицом, была принята за покойницу и отдана гробовщику.

– Ой, что вы такое говорите!..

– Или вы, передвигая кресло, случайно задели бы ногою тайную педаль, и с раздирающим душу скрипом в полу открылся бы люк, ведущий прямиком в погреб с костями былых жительниц этой комнаты…

На лице служанки отразился неподдельный ужас, но Мира уже не могла остановиться.

– Или, к примеру, вечером я бы раскапризничалась и сказала: «Никакой искры! Хочу, как в детстве, читать при масляной лампе!» Вы принесли бы лампу и ненароком опрокинули, и все вокруг вспыхнуло ярким пламенем. Нам с вами пришлось бы спасаться бегством. Замок охвачен огнем, мы с великим трудом спускаемся по стене – вы в своем передничке, а я в ночной сорочке, – и бежим в город, где узнаем, что из-за нас началась тройственная война: Шейланды обвинили в поджоге Нортвудов, Нортвуды – Шейландов, а Ориджины сочли пожар покушением на Иону. Вот это, милая Линдси, я назвала бы поводом для некоторого беспокойства… а чашка – такая безделица!

– Миледи, – простонала горничная, – я скажу Френсису, что вы просили меня заменить.

– Что? – Мира спохватилась. – Нет, ни в коем случае! Вы мне очень нравитесь. У меня странное чувство юмора, его сложно понять… Простите мои шутки. И, будьте добры, принесите кофе.

Линдси ушла, а когда вернулась с новой чашкой, то уже полностью восстановила душевное равновесие. Увидев в руках Миры книгу, она даже осмелилась спросить:

– Не скажете ли, миледи, что вы читаете?

Ту мишуру, которой снабдил меня ваш Френсис, – хотела ответить Мира. Книга рассказывала о похождениях некоего авантюриста рода Эмилии – наглого, слащавого и самовлюбленного. По какой-то неведомой Мире причине высокородные дамы постоянно влюблялись в этого хама, а он проводил с барышней ночь-другую, убивал на поединке ее мужа (или воздыхателя, или брата – это уж по ситуации) и исчезал, взмахнув на прощанье черной шляпой с гусиным пером. Первородными леди его интересы не ограничивались – порою он не гнушался и служанок, но только если девушка в абсолютной точности подпадала под определение «хорошенькая». В романе имелись забавные фразочки и веселые моменты, но в целом он был до крайности безвкусен. Мира воспринимала эту книгу как личную месть Эфа за искровый кинжал.

Она ответила Линдси – сказала название романа и имя автора. Горничная спросила: а о чем книга? Мира ответила, о чем.

– Как интересно!.. – воскликнула служанка. – Жаль, что в жизни такого не бывает, как в романах!

Мира не нашлась с ответом.

– Хотела бы я уметь читать, как вы, – вздохнула Линдси.

– Ничего сложного, – пожала плечами Мира.

– Не для меня, миледи. Меня вот пытались учить, но я не освоила даже свое имя…

– Дайте бумагу и карандаш, садитесь рядом, – приказала Мира.

Линдси сделала, Мира показала ей, как пишется имя.

– Так просто?.. Мне как-то иначе показывали…

– То были рукописные буквы, а это – печатные, как в «Голосе Короны». Так вас тоже поймут, а писать проще. Попробуйте-ка.

Линдси сделала несколько попыток и, к собственному удивлению, преуспела. Засияла от радости:

– Ах, миледи!.. Вы так!..

Тогда у Миры и родилась мысль.

– Милая Линдси, не окажете ли мне услугу?

– Хоть дюжину услуг, миледи! С большим удовольствием.

– Вы знаете в городе книжную лавку?

– Конечно, даже три, их все знают. У Пьера, потом «Крепость мысли» и еще та, что за Косой площадью, в подворотне.

– Можете сходить туда и принести несколько книг?

– Сегодня же, миледи. Вот только… не напишете ли их названия? У книг имена всегда очень длинные – боюсь, запамятую.

Мира взяла листок и задумалась, покусывая кончик карандаша. Из трех посещенных ею библиотек – в Клыке Медведя, Лабелине и Фаунтерре – попыталась припомнить самые редкие тома. Такие, которые хранитель библиотеки снимает с полки обеими руками, бережно протирает бархоткой, затем глядит на твои руки – достаточно ли чисты, чтобы коснуться святыни?.. – и с придыханием сообщает: